Неточные совпадения
— Это я
убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил.
— Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне:
убьешь ты сам
старуху или нет?
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то
убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
Старуха была только болезнь… я переступить поскорее хотел… я не человека
убил, я принцип
убил!
— А что, если это я
старуху и Лизавету
убил? — проговорил он вдруг — и опомнился.
— А старуху-то вот
убили с сестрой. Тут целая лужа была.
— Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту…
убить не хотел… Он ее…
убил нечаянно… Он
старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее
убил.
— Из странности. Нет, вот что я тебе скажу. Я бы эту проклятую
старуху убил и ограбил, и уверяю тебя, что без всякого зазору совести, — с жаром прибавил студент.
Она рвалась к бабушке и останавливалась в ужасе; показаться ей на глаза значило, может быть,
убить ее. Настала настоящая казнь Веры. Она теперь только почувствовала, как глубоко вонзился нож и в ее, и в чужую, но близкую ей жизнь, видя, как страдает за нее эта трагическая
старуха, недавно еще счастливая, а теперь оборванная, желтая, изможденная, мучающаяся за чужое преступление чужою казнью.
— Да так живем, вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди
убьет кого. А старик говорит — и эта хороша. Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая
старуха, нервно подергиваясь головой. — Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
— Беспременно скажи про нас, — говорила ей
старуха Меньшова, в то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не
убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как на ладонке; а то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой женой, в кабаке сидит.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах
старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она
убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не
убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Кожин только посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он не
убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения.
Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный человек, вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа
убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с
старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
— А что будет с матерью твоею? — сказал Малюта, прибегая к последнему средству. — Не пережить ей такого горя!
Убьешь ты
старуху! Посмотри, какая она, голубушка, хворая!
— Убили-таки! — воскликнула
старуха.
«Уж такой, видно, у него характер, — решила про себя Татьяна Власьевна, — пошел бы да поехал…»
Старуха и не подозревала, что примирением с Колобовыми и Савиными Головинский сразу
убил двух зайцев: во-первых, повернул на свою сторону самое Татьяну Власьевну, а во-вторых, расчистил дорогу Гордею Евстратычу, когда придется хлопотать по винному делу и брать приговоры от волостных обществ.
— «
Старуха, товарищ, старая седая ведьма ударила и предлагает —
убить ее!»
— И не плачь. Избавь тебя Господи плакать! Да ты его
убьешь, если плакать будешь,
старуха!
— Да, Крестьян Иванович, заплели они сплетню. Замешал свою руку сюда и наш медведь и племянник его, наше нещечко; связались они с
старухами, разумеется, и состряпали дело. Как бы вы думали? Что они выдумали, чтоб
убить человека?..
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба
старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях
убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
Павел выпустил его из рук и несколько минут глядел на него, как бы размышляя,
убить ли его или оставит!? живым; потом, решившись на что-то, повернулся и быстрыми шагами пошел домой. Дорогой он прямиком прорезывал огромные лужи, наткнулся на лоток с калачами и свернул его, сшиб с ног какую-то нищую
старуху и когда вошел к себе в дом, то у него уж не было и шляпы. Кучер остался тоже в беспокойном раздумье…
Пролетев шесть мраморных маршей и чуть не
убив высокую перекрестившуюся
старуху в наколке, он оказался внизу возле огромной новой стеклянной стены под надписью вверху серебром по синему: «Дежурные классные дамы» и внизу пером по бумаге: «Справочное».
Тебя ласкать, лелеять, и дарить,
И серенадами ночными тешить,
И за тебя друг друга
убиватьНа перекрестках ночью. Но когда
Пора пройдет, когда твои глаза
Впадут и веки, сморщась, почернеют
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя
старухой,
Тогда — что скажешь ты?
— Ужо узнаю, где у твоей
старухи деньги спрятаны,
убью ее, а тебе горлышко ножичком перережу, а после того зажгу постоялый двор… Люди будут думать, что вы от пожара пропали, а я с вашими деньгами пойду в Кубань, буду там табуны гонять, овец заведу…
Вася. Ты, говорит, не смей сказывать, что я женатый!.. А старуха-то его руку тянет, потому — богатый. Потом как-то говорит: ты, говорит, проваливай и не смей сюда ходить, а то, говорит,
убью! И, говорит, отцу скажу. Что ж, известно, я тятеньки боюсь! Ты, говорю, пи… пи… пиять меня хочешь… Что же, пияй! Отольются тебе мои слезы… Целую неделю, Дарья Агафоновна, я плакал навзрыд, а вот нынче с горя выпил… не мог я этого прео… переломить в себе!
— А ты не выдашь, нет? Отец узнает —
убьет. Лейла-Фатьма узнает — нашлет все беды на голову бедняжки Гуль-Гуль. Она злая — Лейла-Фатьма, ты не знаешь. Она может принести несчастье всему дому, да, да! Она колдунья. Накличет злых джинов на голову Гуль-Гуль, и кончена жизнь. Почернеет и иссохнет Гуль-Гуль, как самая старая
старуха! — она звонко рассмеялась, но… сквозь слезы.
— А что, если это я
старуху и Лизавету
убил? — проговорил он и вдруг — опомнился…
Он «весь в крови». В крови
старухи, которую
убил, и в крови Мармеладова, которого спасал.
A сердце сжималось в это самое время страхом за жизнь младшего братишки. Ведь красавчик Иоле был любимцем семьи! Ведь, не приведи Господь,
убьют Иоле, старуха-мать с ума сойдет от горя, и не захочет без него жить!.. — вихрем проносится жуткая мысль в мозгу боевого героя. Потом приходит на ум её недавняя просьба, просьба взволнованной, любящей матери-старухи.
Не за себя его страшило все это, а больше за стариков. Их это
убьет. Иван Прокофьев не стерпит, поднимет гвалт, проштрафится, его самого могут сослать.
Старуха умрет с горя, в нищете.
— Чего сметь-то… правду-то тебе в глаза сказать, завсегда скажу, не закажешь… — невозмутимо продолжала
старуха, не трогаясь с места. — Ударить думаешь, так бей,
убей, пожалуй, как вон и ее
убила.
— Ты и не смеешь отказываться! — продолжала
старуха, не слушая председателя. — Ты
убил!
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежею и бодрою пятидесятилетнею женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвою и не принимающею участия в жизни —
старухой. Но та же рана, которая наполовину
убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.